Глядя сейчас на здания Государственного архива Пермской области – с множеством кабинетов, лабораториями и солидным штатом сотрудников, — я невольно устремляю свой взор в далекое прошлое, вспоминая, как в конце июля 1953 года состоялось первое знакомство с Молотовским (тогда) областным государственным архивом вчерашней студентки Московского государственного историко-архивного института, присланной по распределению для работы в архиве.
Все государственные архивы страны в то время находились в непосредственном подчинении МВД, поэтому по приезде я должна была в первую очередь обратиться в архивный отдел областного управления внутренних дел.
Сравнительно недавно отстроенное здание Молотовского УВД, в народе именуемое «Башней смерти», острым клином врезалось в теперешнюю Комсомольскую площадь, завершая территорию поселка Сталинского (тогда) завода и одноименного проспекта.
На пустыре перед зданием УВД (там, где сейчас сквер) в дождливое время стояла непросыхающая «миргородская» лужа, а в сухое — тучи пыли, поднимаемые ветрами и транспортом. Пейзаж дополнялся ветхими деревянными строениями (кое-где, барачного типа) по обе стороны Комсомольского проспекта. Очень хорошо запомнился двухэтажный деревянный сруб на углу Красноармейской улицы, подпертый со стороны проспекта здоровым столбом. В нем помещалось 39-е отделение связи. На месте кинотеатра «Кристалл» стоял длинный одноэтажный барак. Уже красовалось здание «Пермэнерго», напротив которого строился Дом научных работников. Чуть ниже стояло здание 9-й школы. Рядом, за высоким забором, детская больница. На месте теперешнего технического университета располагался большой колхозный рынок, пределы которого ограничивались многочисленными деревянными магазинчиками и лавочками, торговавшими всем, вплоть до сданных на комиссию предметов антиквариата. Окончательному оформлению и преображению Комсомольского проспекта Пермь обязана Анатолию Григорьевичу Солдатову в период его возвращения в Пермь в качестве председателя Пермского совнархоза. Ему же Пермь обязана и реконструкцией театра оперы и балета.
Итак, в определенный моим направлением день, я должна была явиться в архивный отдел УВД Молотовской области.
Нужно сказать, что как до, так и после Великой Отечественной войны архивы были и оставались научно-исследовательскими учреждениями. Соответственно, в штате архива числились старшие и младшие научные сотрудники и архивно-технические сотрудники. До войны труд архивистов оплачивался весьма достойно — 800 руб. для старших научных сотрудников, 690 руб. — для младших научных сотрудников и 310 — для архивно-технических. Начальник архивного отдела, начальник архива и начальники отделов занимали должности старших научных сотрудников. Однако после войны, когда ставки большинства учреждений были пересмотрены в сторону значительного увеличения, руководство МВД «забыло» об архивах. Ставки остались прежними, несмотря на возросшую дороговизну жизни. Престижность профессии была утрачена. Ученые, возглавлявшие раньше архивные учреждения, постепенно заменялись случайными людьми. Основными требованиями при назначении на руководящие архивные должности стали партийность и партийный стаж. Чаще всего эти должности занимали пожилые люди, уставшие от основной специальности (например, учителя) или отставшие от потока времени бывшие партийные деятели. Таким был и «старый большевик» В. Г. Романов, возглавивший архивный отдел УВД Молотовской области после ухода в науку достаточно молодого Феофана Александровича Александрова. Для последнего работа на архивном поприще была трамплином в науку: на материалах архива он написал кандидатскую диссертацию и после успешной защиты был приглашен на исторический факультет ПТУ.
Вот к упомянутому В. Г. Романову мне и предстояло явиться. В вышитой косоворотке, приземистый полноватый мужчина, с невыразительным, как картофелина, лицом, на котором, как говорится, интеллект не ночевал, он был похож на завхоза отстающего колхоза. И уж никак не на старшего научного сотрудника — руководителя областного архивного ведомства.
Наш разговор совершенно стерся в моей памяти. Запомнилось только, что это по его инициативе был запрошен молодой специалист на место младшего научного сотрудника, которое сейчас занимал человек без высшего образования. Это меня неприятно поразило. Еще более я была поражена, когда начальник отдела кадров УВД полковник В. Е. Калабин, которому меня представил Романов, без обиняков заявил мне: «А вообще-то у нас это место занято, не знаю, что с Вами делать!» Я ответила: «Что ж, пишите отказ, и я с удовольствие уеду в Москву». Здесь он уже пошел на попятный и сделался более дружелюбным.
Мне объяснили, как найти архив, и по пыльному немощеному Комсомольскому проспекту (бульвара тогда не было) я пошла его искать, на каждом шагу спрашивая, далеко ли до архива и получая в ответ недоуменные взгляды редких прохожих.
Когда, наконец, я нашла его на задворках детской больницы, здание архива произвело на меня угнетающее впечатление: низкое, мрачное, длинное приземистое строение (цокольный этаж недостроенного в дореволюционные годы здания Народного дома). К нему со стороны улицы Краснова вела дощатая дорожка вдоль забора, отгораживающего территорию детской больницы. Несколько ступенек деревянного крыльца приводили к обшарпанной двери, обитой дерматином, из рвани которой торчала ватная начинка. За дверью был мрачный коридор, по правую сторону которого располагались четыре небольших кабинета.
В первом находились секретарь, справочный работник и, как помнится, здесь же стоял стол старшего научного сотрудника, занимавшегося работой по использованию (тогда — Е. Н. Лукьяновой).
Второй кабинет в то время играл роль читального зала. В нем могло уместиться не более четырех человек. За ним следовал кабинет начальника архива (в то время — Л. П. Шардиной). Последним был кабинет начальника отдела секретных фондов (Л. А. Трефиловой) и закрепленного за отделом архивно-технического работника.
Единственная дверь на левой стороне коридора вела в так называемую разборочную комнату. Рядом с этой дверью стоял дерматиновый диван, предназначенный для отдыха посетителей. За ним, поперек коридора, стоял огромный старинный шкаф, используемый для хранения всякой хозяйственной утвари. За шкафом был закуток с рукомойником и кухонным столом. Помнится, что там стоял огромный самовар, но им в то время уже не пользовались. Здесь же была топка голландской печи, обогревавшей кабинеты.
Разборочная комната, в которую нужно было сходить по нескольким деревянным ступенькам, представляла собой большой зал с высокими потолками и двумя огромными круглыми голландскими печами, отапливаемыми дровами. Метраж этого помещения мне сейчас трудно определить, но 50 квадратных метров, несомненно, там было. Половину пространства разборочной занимали два огромных старинных деревянных стола, на которых грудились дела, подлежащие обработке. Вдоль правой стены упирался в потолок деревянный стеллаж с делами неопределенной фондовой принадлежности.
Вторая половина разборочной (с помощью книжных шкафов, в которых хранилась справочная литература) была поделена на три неравные части, большую из которых (среднюю) занимал отдел фондов Октябрьской революции и социалистического строительства (АОР), возглавляемый тогда старшим научным сотрудником М.Г. Щербаковым. В штат его отдела входил один младший научный сотрудник (до меня — З. В. Лобовикова) и два архивнотехнических работника. Здесь же находился и стол завхоза архива.
Слева от АОРа находилась резиденция отдела дореволюционных фондов (истарха). Его возглавляла старший научный сотрудник М. Н. Фирсова (Царт), в то время находившаяся в декретном отпуске. Отделу полагался один архивно-технический работник.
Непосредственно перед входом в хранилище было отведено место для справочной работы. Исполнением справок занималась архивно-технический работник И. Д. Кожевникова (Мерзлякова).
Огромное хранилище (метров 50 в длину и 5 — в ширину), оборудованное грубыми деревянными стеллажами, не отапливалось и даже летом в него можно было ходить только в специальных стеганых телогрейках. Его продолжало помещение, отведенное для уникальной краеведческой библиотеки архива. Помещение за библиотекой называлось «макулатурной комнатой». Помню, что там валялась масса дореволюционных фотографий духовенства Пермской губернии. Из «макулатурной» был выход в довольно большой двор архива. Все «удобства» были во дворе, где находился также огромный сарай, в который безжалостно были свалены «лишние» экземпляры дореволюционных периодических изданий. Когда и по чьему распоряжению это было сделано, трудно сказать. Периодически на этот «развал» литературы приходили преподаватели и аспиранты университета, чтобы пополнить свои краеведческие домашние библиотеки.
Архив только-только оправлялся после реэвакуации Центрального государственного архива Октябрьской революции. В АОРе трудились над обработкой фонда Пермского губисполкома. В истархе шла кропотливая работа над фондом Пермского губернатора. Тщательно приводились в порядок материалы секретного отдела.
В штате архива в послевоенное время появились специалисты с высшим историко-архивным образованием, выпускники Московского государственного историко-архивного института, в котором тогда преподавали такие корифеи отечественной исторической науки как Л. В. Черепнин, В. К. Яцунский, А. А. Зимин, С. О. Шмидт и другие. В 1947 г. на работу в Государственный архив Пермской области приехала Е. Н. Лукьянова, в последующие годы — Л. А. Трефилова, М. Н. Фирсова.
Но все вышесказанное я узнала позднее.
А в тот первый день, не без труда найдя архив, я вошла в темный коридор, освещенный тусклой лампочкой и светом, падавшим из «приемной» секретаря. Начальник архива — Л. П. Шардина — была в отпуске, ее замещала Елена Николаевна Лукьянова, встретившая меня сдержанно приветливо. Сразу чувствовалось, что это человек самодостаточный, с большим чувством собственного достоинства. Что-то в ней было от чопорной классной дамы и в манере говорить (назидательной), и в манере одеваться, и в прическе, и даже в круглых очках. Нужно сказать, что через пару лет она совершенно преобразилась, расставшись со старушечьим пучком и подружившись с отличной портнихой. Но тогда она выглядела типичным «синим чулком».
Елена Николаевна ввела меня в курс архивных дел, сказала, что искренне рада пополнению архива еще одним специалистом, что двое других специалистов находятся в отпусках, что сама она занимается в архиве работой по использованию и в настоящее время выявляет документы для сборника, посвященного 50-летию первой русской революции. Затем последовало мое представление коллективу и экскурсия по хранилищу.
Несмотря на жаркое лето, каменный мешок разборочной был весьма прохладен. «Прохладной» была и встреча: ведь я фактически приехала на «живое» место.
«Знакомьтесь: это наш новый научный сотрудник — Наталия Дмитриевна Аленчикова» — сказала, представляя меня Елена Николаевна.
«Можно просто — Наташа», — тихо проблеяла я.
«Нет, именно Наталия Дмитриевна — привыкайте», — повелительно возразила Елена Николаевна. Сотрудники восприняли это как должное. Так имя Наташа осталось в употреблении только у родственников и близких друзей.
Начальник отдела АОР, на должность младшего научного сотрудника которого я была определена, — пожилой мужчина пенсионного возраста — был по специальности учителем географии, но работал в архиве уже несколько лет. Это был немногословный бесконфликтный человек. Он не оставил в моей памяти заметного следа. Мое появление в архиве он воспринял равнодушно.
Другое дело — младший научный сотрудник Зинаида Васильевна Лобовикова, на место которой меня направило Главное архивное управление СССР. Она тоже уже несколько лет работала в архиве, оставив учительство в начальной школе. Ее неприязненное отношение ко мне, хотя и было по- человечески легко объяснимо, глубоко ранило меня. Она была, по всей видимости, хорошим человеком и все сотрудники были полны сочувствия к ней. Я оказалась без вины виноватой. Первое время мне приходилось работать на каком-то островке отчужденности, общаясь только с Еленой Николаевной.
К отделу АОР были приписаны два архивно-технических работника, в обязанности которых входили подшивка, ремонт, нумерация дел находящегося в обработке фонда и подсобные работы в хранилище. Это были молоденькие деревенские девочки, приехавшие в город в поисках своего нехитрого счастья. Долго в архиве они обычно не задерживались. Состав их постоянно обновлялся.
Очень хорошо помню первые дни работы в архиве. Я была подключена к обработке большого фонда Пермского губисполкома. Нужно было на практике применить ту теоретическую подготовку, которую дал мне родной институт. К архивной практике в стенах института все студенты относились легкомысленно: проходила она в Лефортовском военно-историческом архиве и для обработки нам выдавалась заведомая макулатура, о чем мы, разумеется, знали. Отсюда и несерьезное к ней отношение. Настоящую практику нам посчастливилось пройти после окончания III-го курса в архиве литературы и искусства, где каждый из нас должен был полностью обработать по два небольших фонда. Мне довелось обрабатывать фонд Владимира Соловьева, и я занималась этим с увлечением.
Однако специфика обработки личных фондов не давала навыков в обработке ведомственных фондов с разнообразием форм их документов. Составление заголовков, выявление крайних дат, точное определение фондообразователя, систематизация дел перед описанием (пять принципов — какой выбрать?) — все это осложнялось безграмотностью делопроизводства первых лет Советской власти. А мне именно здесь предстояло продемонстрировать свою состоятельность как дипломированного специалиста.
Первое время я работала как пчела, боясь хоть на минуту отвлечься от порученного дела. Стеснялась ходить на перерыв. Еще более стеснялась получать зарплату. В общем, комплексовала по всем статьям.
Вскоре пришла знакомиться с новым пополнением архива Маргарита Никитична Фирсова (Царт) — очаровательная блондинка с сияющими глазами и ослепительной белозубой улыбкой. Она была в «интересном положении», как говорили в добрые старые времена, и это положение было очень ей к лицу. Ее необыкновенная общительность, добрый юмор и оптимизм сразу расположили меня к ней. Часа два она расспрашивала меня о новостях Москвы и института, о знакомых профессорах. Мы как-то сразу приняли друг друга.
Возвратилась из отпуска начальник архива Лидия Павловна Шардина. Это была женщина предпенсионного возраста, худенькая, небольшого роста, очень говорливая, с вечной папироской у рта. Бывшая учительница, член партии (иначе и быть не могло), овдовев, она одна воспитывала двух дочерей, активно участвовала в деятельности партийной организации УВД, гордилась многочисленными знакомствами в руководстве УВД и научном мире и была очень демократичным начальником.
С затаенной тревогой я ждала возвращения из отпуска Ленианы Алексеевны Трефиловой, о которой в коллективе говорили хоть и с почтением, но почему-то и со страхом. И вот — явилась она — легкая, изящная, с умным серьезным лицом, совершенно не похожая на того угрюмого монстра, каким она представлялась мне по отдельным репликам сотрудников. Она приняла мое появление с необыкновенным радушием. Именно ей я обязана своим профессиональным становлением. К ней я бегала по всем сложным вопросам, возникавшим в процессе работы, и никогда, ни в каких вопросах, касающихся профессии, она не отмахнулась от меня, всегда очень серьезно и внимательно вникала в них и помогала в их разрешении. Она буквально пестовала меня как специалиста. Она была требовательна и справедлива. Архивнотехнические работники в ее отделе всегда «ходили по струнке». Зато и ее отдел был в образцовом состоянии. Я никогда не видела, чтобы в рабочее время она занималась досужими разговорами. Всегда собранная, целеустремленная, с четким заданием самой себе на очередной рабочий день. У нее был, безусловно, сложный характер, она терпеть не могла разгильдяйства в работе и всегда напрямую высказывала свое возмущение или несогласие с действиями архивного руководства. Порядочность и принципиальность были одними из основных качеств ее характера. Мы подружились. И хотя в течение 20-летней совместной работы в архиве не обходилось без размолвок и обид, до настоящего времени мы сохранили теплые отношения.
Первый год я была занята, в основном, научно-технической обработкой и досконально освоила все ее стадии — от подшивки до составления описи. В процессе работы даже составила инструкцию о трех вариантах подшивки дел. Ни о каком переплете дел тогда не было и речи: подшивались даже дела свыше 200 листов.
Однако неотвратимо приближался юбилей революции 1905 года, к которому архив, наряду с областными архивами всей страны, должен был выпустить сборник документов, показывающих развитие революционных событий в нашем крае и пустить в широкий научный оборот важнейшие и интереснейшие документы периода революции 1905-1907 гг.
Работа велась в содружестве с областным партийным архивом, кафедрой истории СССР Пермского государственного университета и Пермским книжным издательством в лице его редактора, Бориса Никандровича Назаровского, замечательного человека лихачевского склада ума, большого патриота нашего края, эрудита, создававшего вокруг себя такую интеллектуальную ауру, которая накладывала отпечаток на всю жизнь соприкасавшихся с ним людей.
Ответственным составителем сборника была Е. Н. Лукьянова, вдумчивый, серьезный, педантичный исследователь, прекрасный знаток правил археографии. Никакого отдела использования, как уже упоминалось, не было и в помине. Она одна занималась выявлением и отбором документов. Однако, когда очередь дошла до археографического оформления документов, в 1954 г. к работе над сборником были привлечены все научные сотрудники архива, в том числе и я (в то время я уже была старшим научным сотрудником).
С участия в подготовке этого сборника началась моя работа в использовании документальных материалов. Мне было поручено составление справочника по заводам Пермской губернии. В процессе работы я подняла большой пласт краеведческой литературы и составила довольно подробные справки по всем упоминавшимся в сборнике заводам. Хотя при публикации, в связи с дефицитом объема сборника, справочник превратился в простой указатель, работа над ним для меня была очень познавательна и интересна и приобщила меня к исследовательской работе, к которой я питала склонность еще на студенческой скамье.
Научным редактором сборника был профессор Ф. С. Горовой. Мои воспоминания о нем и Б.Н. Назаровском опубликованы в сборнике «Документальная память эпохи»(1). До конца своих дней он активно участвовал в жизни архива, был председателем научного совета архива. Одной из главных задач архива Ф. С. Горовой считал организацию использования документальных материалов, в частности, публикаторскую работу. Под его научным руководством были подготовлены и выпущены в свет сборники документальных материалов «Революция 1905-1907 гг. в Прикамье» (1955 г.), «Борьба за победу Великой Октябрьской социалистической революции в Пермской губернии» (1957 г.), «Упрочение Советской власти в Пермской губернии» (1966 г.).
В работе над сборниками постепенно формировалась группа использования, которая окончательно оформилась после ухода Е.Н. Лукьяновой на преподавательскую работу в ПГУ. Возглавила группу Л. А. Трефилова. В группу вошли я и И. Г. Горовая. Однако и остальные научные сотрудники активно участвовали в работе по использованию: готовили статьи для периодики, радио, телевидения, работали над подготовкой докладов и сообщений на научных конференциях ПГУ, Свердловска, Казани, нашего краеведческого музея. Особенно всеохватной была работа над подготовкой сборника документальных очерков «Революционеры Прикамья», приуроченного к 50-летию Октября.
Во второй половине 50-х гг. архив пополнился еще двумя выпускниками историко-архивного института. По распределению появилась в архиве Лидия Павловна Матвеенко и переводом из Тобольска — Леон Сергеевич Кашихин.
Л. П. Матвеенко попросила распределения в Пермь, т.к. здесь жили ее родители. Это была практичная и целеустремленная особа, которая четко определила свои жизненные планы: вступление в партию, сдача кандидатского минимума, защита диссертации, замужество. Все это она успешно воплотила в жизнь и к середине 60-х гг. покинула пределы Перми.
Другое дело — Леон Сергеевич Кашихин. Это был, как говорится, архивист «от Бога». До безобразия скромный, без всяких амбиций, он был настоящим ученым, влюбленным в свою работу, отдающим ей не только рабочее, но и все свое свободное время. Леон Сергеевич активно и методично собирал свою собственную краеведческую библиотеку и вплоть до ухода из архива держал ее в своем рабочем кабинете. По официальному статусу Леон Сергеевич был начальником отдела хранения, и им было обработано немалое количество сложных фондов. Он стоял у истоков сосредоточивания в архиве личных фондов видных деятелей Пермского края. Одновременно он активно и плодотворно участвовал в работе по использованию документальных материалов архива Наряду с другими сотрудниками он стал одним из авторов очерков «Революционеры Прикамья», много писал для газет «Звезда» и «Вечерняя Пермь», готовил интересные телепередачи. С первых дней его появления в архиве у нас установились дружеские отношения, сохранившиеся вплоть до его безвременной кончины. Его болезнь и гибель явились результатом травли со стороны начальника архивного отдела В.В. Котова, который целенаправленно и успешно выживал из архива всех специалистов. Леон Сергеевич ушел последним, но состояние постоянного нервного стресса, в котором ему пришлось работать в течение нескольких лет, не прошло для него даром.
К концу 50-х гг. в архиве работал крепкий и дружный коллектив профессионалов, который пополнился еще одним выпускником историко-архивного института Маргаритой Ивановной Плясовой, занявшей вакантное место директора архива. До поступления в институт она некоторое время работала инспектором архивного отдела УВД. До ее возвращения в Пермь начальник отдела кадров УВД уговорил меня возглавить архив, поэтому у меня были все основания больше всех радоваться ее появлению. Умная, сдержанная, доброжелательная и достаточно властная, она очень быстро адаптировалась на месте директора и включилась в работу по использованию.
Все вопросы работы архива обсуждались на ежедневных «пятиминутках» у директора. Таким образом, каждый отдел знал, чем занимаются в других отделах и участвовал в разрешении их текущих проблем.
Примерно в это же время внутри архива произошли некоторые перестановки: читальный зал был перемещен в разборочную, его место заняла группа использования (Трефилова, Аленчикова, Горовая). Здесь же притулился Леон Сергеевич, бывший тогда начальником АОРа. Кабинет секретного отдела занял истарх.
Количество исследователей, работавших в читальном зале, из года в год возрастало (этим и были вызваны перемещения). Если в начале 50-х гг. в читальном зале работали преимущественно Ф. С. Горовой и Ф. А. Александров, то к началу 60-х над сбором документов к диссертациям здесь трудились все преподаватели и аспиранты исторического факультета ПГУ — будущие известные историки нашего края Я. Б. Рабинович, М. И. Черныш, П. И. Хитров, В. Н Устюгов, В. В. Мухин, А. В Шилов, И. С. Капцугович и др. Собирали материалы по истории медицины в нашем крае В. Т. Селезнева (будущий профессор медицины) и В. С. Бабушкин. Появились исследователи из Свердловска, Казани, Ижевска, Москвы. Затребованные читателями дела выдавались в день подачи требования. Для иногородних был установлен особый режим, при котором они могли работать в читальном зале и в вечернее время. Для этого устанавливались дежурства научных сотрудников. В общем, делалось все для удобства исследователей. Школьники к работе в читальном зале не допускались. По особым ходатайствам допускались студенты-дипломники исторического факультета.
В начале 60-х гг., после передачи архива из ведения УВД в подчинение облисполкома, в руководство архивным отделом пришла Юлия Ивановна Пьянкова. Нужно сказать, что время ее нахождения на этом посту было счастливым и плодотворным временем в работе архива. Бывший профсоюзный работник, умный, хорошо разбирающийся в людях человек, она и не стремилась досконально овладеть архивным делом, целиком доверившись профессионализму научных сотрудников архива, поощряла широкие научные связи архива, участие сотрудников в региональных и межвузовских конференциях, поддерживая их инициативы и помогая в решении организационных и хозяйственных вопросов. И коллектив никогда не подводил ее. Именно в ее бытность было, наконец, завершено строительство нового здания архива на Городских горках и состоялось «великое переселение» фондов архива на новое место.
Это была целая эпопея. Коллектив архива был разделен на две группы, одна из которых работала в старом здании, другая — в новом. В работе участвовали все, без исключения, работники архива во главе с директором. В помощь архивистам была прикомандирована группа солдат. В старом здании каждый день выстраивалась цепочка сотрудников с интервалом метра в три. Снятые со стеллажей связки дел перебрасывались с рук на руки до открытых дверей хранилища, у которых стоял открытый грузовик. Солдаты забрасывали связки в грузовик, где их сослуживец ловил их и компактно укладывал в кузове. Дело было зимой: помню, что очень мерзли руки. Обратный процесс происходил в новом здании. И так — все 8 часов рабочего дня. Это было тяжелое, но веселое время.
После переезда в новое здание работа по использованию стала набирать новые обороты. В архив зачастили представители радиокомитета и телевидения. Начались регулярные пятиминутные выступления архивистов в ежедневной телевизионной передаче «Пермь вечерняя» (кажется, так она назвалась). Был подготовлен цикл получасовых телевизионных передач, освещающих знаменательные события истории нашего края. Помнится, это были ежемесячные передачи и продолжались они около двух лет. Шли передачи на радио. Готовились статьи для газет по новым находкам архива. Шла работа над тематическими обзорами фондов. Продолжалась работа над сборником «Революционеры Прикамья». За ней следовала работа над сборниками по истории индустриализации и истории коллективизации края. Работа над сборниками велась в сотрудничестве с партийным архивом Пермского обкома КПСС и областным краеведческим музеем.
В это же время активно и успешно работал научный совет при архивном отделе, в состав которого входили видные историки ПГУ, Б.Н. Назаровский — от областного книжного издательства, Н. А. Аликина — от партийного архива Пермского обкома КПСС, Л. Г. Дворсон — от областного краеведческого музея. Председательствовал профессор Ф. С. Горовой. Совет обсуждал вопросы, связанные с публикаторской деятельностью архива; с проблемами подготовки путеводителя по архиву, которым в то время занималась М. Н. Царт, и т.п.
Дружная и слаженная работа коллектива в это время объяснялась замечательным климатом внутри коллектива, творческой атмосферой, стабильностью коллектива, сплоченного более чем десятилетним совместным трудом.
Перемены к худшему обозначились после ухода с поста директора М. И. Плясовой, а потом и Ю. И. Пьянковой (в связи с тяжелой болезнью). Их сменил сначала в архиве, потом и в архивном отделе А. М. Селянкин — мелкий интриган и жулик, тихо расхищавший уникальную библиотеку архива и воровавший марки с конвертов, подшитых в дореволюционные дела. По этому поводу мы обратились в Мотовилихинский райком партии, была создана комиссия по расследованию нашей жалобы, которая сочла ее обоснованной. Несмотря на предпенсионный возраст, на виду у всего коллектива, он завел шашни с одной из сотрудниц. Пошли сплетни, не способствовавшие здоровой обстановке в архиве.
Но непоправимый удар по коллективу архива был нанесен после назначения на должность начальника архивного отдела В. В. Котова. Мелкий бесперспективный чиновник, дорвавшийся до небольшой власти, он сразу повел себя как слон в посудной лавке. Его работа началась с заявления о том, что коллектив нуждается в обновлении и омоложении. Началась систематическая изощренная травля оставшихся в архиве специалистов (к этому времени Л. А. Трефилова уже работала в ЛГУ, М. И. Плясова уехала в другой город). Вспоминать подробности всех перепитий этой драмы мне до сих пор тяжело. Для меня работа в архиве была делом жизни.
Я каждый день шла на работу, как на праздник. Даже дома не переставала думать с радостью о том, что предстоит сделать на следующий день. Так же самозабвенно были преданы архивному делу все мои коллеги. Котов всячески мешал нормальной работе коллектива, ставил палки на пути полезных инициатив, создавал нервозную обстановку в коллективе. Особенную неприязнь он испытывал к работе по использованию документов. Вплоть до того, что мне пришлось обращаться непосредственно к секретарю облисполкома С. В. Березнякову для того, чтобы получить необходимую командировку в ЦГАОР для выявления материалов к сборнику «История индустриализации Прикамья». Кстати, этот сборник, который мне пришлось дорабатывать уже уйдя в университет, был премирован впоследствии Главным архивным управлением как один из лучших. Дошло до того, что сотрудники писали на него жалобы в облисполком. Началось бегство специалистов из архива. Еще в бытность Ю. И. Пьянковой меня неоднократно приглашал на работу в ПГУ тогдашний декан исторического факультета И. С. Капцугович. Но я и думать не хотела об уходе из архива. В ноябре 1975 г. я приняла очередное приглашение в университет. Это было решение отчаяния: я чувствовала себя на грани инфаркта.
К этому времени ушли из жизни Ф. С. Горовой и Б. Н. Назаровский, которые, я уверена, не допустили бы выдавливания из архива специалистов с многолетним стажем, людей, преданных делу и болеющих за него. Началась затяжная кадровая свистопляска.
(1) См.: Алейникова Н. Д. Ф. С. Горовой и Б. Н. Назаровский в истории Госархива Пермской области // Документальная память эпохи: тезисы докладов и выступлений научно- практической конференции 21 октября 1999 г. — Пермь, 1999. — С.70-73.
Источник: «Никто и ничто не минует архива»/
Сост. В. Г. Светлаков. – Пермь, 2004. – С.17-28.