(Изд.1905 г. вскоре царской цензурой запрещенная).
I
Давно уже живет ложь на свете; много зла причинила она людям и миру. Последнее время ей трудно стало исполнять свою работу; она ежедневно стала слышать, как многие люди ругали ее. И захотелось лжи, страшно захотелось, в старости лет сделать какое-нибудь доброе, хорошее дело. Но сама ложь никогда не знала хороших дел, поэтому она решила пойти к известному ей попу, спросить совета. Она ему сказала, что ей хочется сделать что-нибудь необычайно хорошее.

— Самое лучшее, сказал поп, ступай в портному и закажи себе новое и очень хорошее платье. Твоя одежда износилась и поэтому тебе уже никто не доверяет. Ты знаешь, люди почти всегда судят по платью. Если ты сделаешь себе новое платье, все перед тобою будут преклоняться, как в старину, особенно же народ, который не узнает тебя в новом платье.

— Но, возразила ложь, — мне думается, что это не будет хорошим делом…

— Ого! — возразил поп. — По твоему мир и тишина в государстве плохое дело? А мир наступает всегда, когда ложь наряжается в новое платье. А если народ перестает верить лжи, — много величия разлетается в прах. Стара же ты стала, если не понимаешь таких простых вещей!

— Хорошо, я закажу новое платье, — тихо сказала ложь и вышла. Но тут она вспомнила, что забыла спросить у попа адрес портного, который мог бы ей сшить новое платье. И она вернулась обратно.

— Я стар, — сказал поп, — да и религия мало кого теперь прельщает, а то бы я сам сшил тебе часть одежды. Но ты можешь обратиться к другим портным, например, к благородному министру финансов Витте (Бывший председатель комитета министров), или обер прокурору святейшего синода Победоносцеву. Ты узнаешь, конечно, этих господ, и я уверен, что им доставит удовольствие оказать тебе услугу.

Поблагодарив вежливо попа, ложь вышла от него и направилась прямо в жилище Витте.

Он принял ложь очень любезно, как свою старую знакомую, и спросил, в чем дело.

— Да, да, — быстро сказал министр, — вам необходимо сшить новый костюм, времена изменились, все перевернулось и миру грозит опасность. Вот в соседней комнате я посадил ученых, которым приказал доказать, что правительство одинаково защищает интересы капиталистов и рабочих и что интересы русской промышленности и финансов требуют низкой заработной платы и длинного рабочего дня. Я велел им доказать, что подстрекатели рабочих только вредят их счастью, и что самое верное средство добиться лучшей участи состоит в том, чтобы рабочие положились на отеческо заботящееся о них правительство.

— И вы думаете, что рабочие вам поверят?

— Да, конечно, они добрый народ, добрые простаки и готовы поверить всякому ласковому слову, а про то, как мы их в тюрьмы сажаем, из городов высылаем, мало кто знает из них; такие действия и приказы остаются в тайне, а во всеуслышание мы всегда говорим о наших заботах и любви к народу. Так отчего же им нам не верить?

Морщинистое лицо лжи было печально; она с любопытством рассматривала министра, но предлож?ви? его не прельстило её. Она поблагодарила его и вышла.

Медленными шагами направилась она к наперстнику умершего … Победоносцеву.

— Здравствуй, — насмешливо сказал он. — Ты от молокососа от выскочки? Чем угостил он тебя? Новшествами! — зарычал он, стуча посохом.- Попортили русский благочестивый народ, лишили его родной розги, настроили школ, написали книжек. У-у!… выскочки и новаторы! Не сносить вам головушек, если не послушаетесь опытного старика и не насадите старых порядков. Лживая тварь! Одинаково заботишься о рабочих и хозяевах, а исподтишка строишь тюрьмы, разводишь жандармов. Мы жили честно, пороли открыто, и люди жили мирно, чтили своих господ и Бога, помогавшего нам насаждать повиновевие. Уйди, ложь, ты мне не нужна. Я и без тебя сумею доказать, что все зло на свете от просвещения, я сумею настоять, чтоб школы все были закрыты, чтоб не смел никто читать светских книг и узнавать из них, что делается на свете, чтоб читали все псалтырь и Четьи-Минеи, чтоб по всей Руси закрыты были книжные склады и типографии, чтоб книжки были все сожжены, а просветители казнены. И наступит снова мир, — проговорил старик с блаженной улыбкой, — засвистят во всех концах святой Руси березовые прутики, а мужички и работники покорно снимут штаники и с чистою молитвою воспримут наказание. Жик! Жик! — наслаждался старик. А «Русь Новая» застонет громким голосом, закроет свое личико свободное и дерзкое, и живо разлетится; все что крепнет и растет. Нет, ложь, ступай. Лишь правда-матушка, да тьма беспросветная избавит нас от беды. — И злобный взор сверкнул, и посохом застучал…

И ложь ушла. Устало опустилась она на траву. Ветер колыхал её седые волосы. Глубокая дума засела ей в голову. Наконец она решительно поднялась и направилась в рабочий квартал. Это было в субботу, и работы только что окончились. Она вошла в подвальный этаж, в сырую и мрачную комнату, в которой сидел за скудным ужином рабочий с женой и пятью детьми. Рабочий поднялся, увидев входящую ложь.

— Простите, что я вас беспокою, — сказала ложь. Мое имя…

— О, мы, рабочие, хорошо знаем имена своих благодетелей. Чему обязан я честью вашего посещения?

— Простите еще раз… Я хотела бы попросить у вас совета.

— Совета? — удивился рабочий. — Вы знаете, что я не сведущ в ваших делах. Вы должны обратиться к ученым господам.

— Совершенно верно, я так и поступила и только что была у них.

— И?!?

— Я стала стара…

— И хотите помолодеть? — с насмешкою спросил рабочий.

— Нет, новые платья, в которые хотят меня одеть, не сделают меня моложе.

— Отчего же, дураков еще много на свете, — не выдержал рабочий. — Но при чем я тут?!

— Вы меня не поняли. Я не хочу быть тем, чем я была до сих пор. Я хочу сделать какое-нибудь очень, очень хорошее дело. Притом истинно доброе дело. Некоторым образом покаяться в грехах…

— Да, это любят делать, осталась еще привычка от поповского воспитания. Но я то тут при чем?

— Вы должны указать мне, что делать.

Рабочий осмотрел ложь с ног до головы. Лицо его выражало напряжение.

— Ба! — вскрикнул он весело. — Сделайте стачку.

— Но я совсем не знаю…

— Ах! Вы не знаете, что это такое? Это значит — отказ от работы. Мы, рабочие часто это делаем, чтобы добиться лучшей жизни. Откажитесь работать на господ!

— Но тогда…

— Все разрушится, вы думаете?

— Да…

— Утешьтесь, разрушатся старые порядки — найдется много каменщиков, которые в один миг возведут новые.

— Тогда я последую вашему совету, благодарю вас, будьте здоровы.

С этими словами ложь вышла из мрачной комнатки и на этот раз сердце её сильно забилось, а на лице выразилась радость: она чувствовала, что ей предстоит делать что-то действительно великое.

II.

На другой день поднялась невообразимая суматоха. Черное стало белым, правое левым, кривое прямым. Все потеряли головы, не понимали, что они говорят и видят. Приказчики в лавках заранее предупреждали покупателей, что продают им гнилье и брак. Офицер побежал к своей невесте и сказал ей, что хотел жениться не на ней, а на её деньгах. В окружном суде товарищ прокурора должен был сказать обвинительную речь против воришки, но вдруг, не зная, что с ним делается, начал защищать его, начал ругать общество, которое неравенством и нищетою доводит своих членов до воровства. Кончив речь, он в ужасе бросился бежать из суда, зная, что теперь его прогонят с места: начальство посадило его, чтоб обвинять, а он защищал!

А что делалось в школах! Учителя истории правдиво рассказали, как произошло государство, как один класс стал править другим, как появились богатые и бедные, рассказали, что нужно делать, чтоб добиться справедливости и закона. Священник перестал говорить о сотворении мира в шесть дней, а рассказывал, как произошел человек и животное царство по законам природы. В университетах профессора говорили студентам, что они граждане, что они молоды и должны со всем пылом юности бороться с подлостью и бесправием. Студенты кричали: «Да здравствует право, долой бесправие и беззаконность» и целыми толпами ходили по улицам, всем возвещая свою готовность на всякую борьбу. Их молодые лица дышали воодушевлением, свежие голоса пели песни свободе, и бедный люд, встречаясь с ними, чувствовал в них своих защитников. Полицейские стояли на своих постах, но не смели их тронуть, не смели шевелиться, подавлевпы? решительным и спокойным видом толпы.

Вот раздались продолжительные, заунывные гудки на фабриках. Прогудели два, три… Что там случилось? Рабочие стояли на всех дворах, улицах и не шли работать: требовали хозяев. Испуганные хозяева повыскакали к рабочим. На всех фабриках произошли одинаковые события. На механическом заводе хозяин, дрожа и задыхаясь, спрашивал рабочих, что им нужно. «Нам нужна человеческая жизнь! Мы знаем, что еще не настало время, когда можно будет рабочим прогнать своих хозяев, когда наша работа будет принадлежать нам сполна, без остатка. Мы знаем, такое время наступит. Но чтобы оно скорее наступило, рабочим нужно жить по человечески и многому учиться. Мы требуем 8-ми часового рабочего дня и высокой платы. Мы требуем, чтобы фабрики были перестроены, и чтобы они не пожирали здоровье рабочих». Капиталист уже совсем было задохнулся от ужаса, как вдруг во двор въехали его друзья – конные жандармы. Сердце его запрыгало, взор заблестел, ноги стали крепко: почуяли опору.

— Ах вы канальи, ах вы лентяи, ах вы скоты черномазые! Тюрем вам мало! Сибирь не страшна?! Мир вы позорите, царя беспокоите, — марш на места!

— Это мы знаем, давно уже слышим! Знаем и силищу вашу, — не глупы. Ну, да ведь время то шло! Время то шло, а мы не дремали, ладили кассы, людей привлекали. Видишь ты -тысячи нас — как один! Хватишь товарища — сто за него, хватишь ты всех нас — и то ничего! Страшен разброд, а ты видишь — как спелися. Ну-ка, наткнись на союз! Выкусишь много — не те времена!

Извещённый о беспорядках, бледный, взъерошенный, вбежал во двор фабричный инспектор.

Капиталист и ему обрадовался, как родному. Рабочие пересмеивались: «Вишь ты, и тут ведь союзы!» Слышались в толпе замечания. Фабричный инспектор приосанился и гоголем повернулся к рабочим.

— Ну, вы чего тут ? Что я вам сделать могу? Взял я взятку большую за то, чтобы капиталисту потакать, вас не баловать.

Фабрикант остервенел, бросился к нему, но тот и сам не знал, что с ним делалось: хотел по привычке говорить одно, а слова вылетали другие. Он сделала над собой усилие, чтобы вспомнить старое, и опять заговорил:

— Нам циркуляры постоянно пишут, велят за вами выслеживать, вредных выуживать, жандармам доносить, стачки запрещать, интересы фабриканта защищать.

Инспектор весь дрожал, рот себе затыкал, а слова рвались, да все не те, которые нужны ему были. С отчаянием схватился он за голову и еще раз хотел попробовать.

— Вся беда для вас в том, что свободы нет у вас, что все у нас делается тайно, что нельзя вам собираться, дела вместе обсуждать, что министры у нас — властелины, нет на них ни суда и управы, и фабричный инспектор не может ослушаться их, не может служить рабочим, пока рабочие нуль, пока не добились они права самим участвовать в законодательстве.

— Батюшки! Караул! Светопреставление! — орал фабрикант, а рабочие внимательно слушали и требовали от инспектора дальнейших разъяснений.

— Добейтесь свободы собраний, свободы печати, добейтесь парламента, т.е. такого учреждения, куда бы вы могли посылать своих Представителей. Тогда не будете беззащитны, и союзы ваши окрепнут и упрочатся, и жизнь станет лучше, в работа легче. И не будете вы сотнями сидеть по тюрьмам, не будете заселять суровую холодную Сибирь. И не только вам, а всем от этого станет легче, лжи не будет, вся борьба пойдет открыто и явно.

Слезы катились по щекам инспектора, он уже ничего не боялся, он чувствовал безумную радость, теплота разливалась в душе от сознания, что первый раз в жизни он совершает великое дело: защищает правду в закон.
С фабрикантом сделались судороги, он в бешенстве валялся по земле, а безмолвные жандармы хлыстнули кнутами и двинулись на рабочих. Сплотились рабочие. С криком: «Да здравствует наша свобода!» бросились они, как один на жандармов, схватили лошадей под узды. Сбросив махавших обнаженными саблями врагом, связали их, а сами двинулись. …

— Да здравствует правда. Да здравствует счастье! и жизнь, и свобода, и радость кругом! Раздалось в смолкло: народ обнимался, как будто бы праздник какой наступил…

III

На другой день все газеты возвестили важное событие: этой ночью скончалась ложь, а вместе с ней в насилие. Народ выбирал своих представителей.

Источник: Пермская жизнь, 1917, 9 мая, № 415, с.3,6.
Кускова Е.Д. Стачка лжи: Волшебная сказка. —
СПб. : Безработица ; типолитогр. С. Муллер, [1905?].

3 thoughts on “Кускова Е.Д. Стачка лжи: Волшебная сказка”

  1. А почему на жандармов и на самого фабриканта не подействовала стачка лжи? Сказал бы, например, фабрикант рабочим: если я вам устрою восьмичасовой рабочий день и высокую зарплату, то мне уж точно не на что будет перестраивать фабрики!

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *